Прежде чем приступить к исследованию, нужно наметить и прояснить суть логического подхода, заключенного в последовательности «чувства – воображение – память – мышление».
Прежде всего, договоримся, каким смыслом и значением мы наделяем слова в этой последовательности, а точнее, что мы в них пытаемся зафиксировать. И вообще – что они для нас?
Я, для себя, исходил из определений, данных М.Хайдеггером (Что зовется мышлением) и Г.Фреге (Смысл и значение).
Фреге артикулирует три вида различий, которые могут существовать между словами, выражениями и целыми предложениями. «Различие относится либо только к представлениям, либо только к смыслам, либо только к значениям» [Фреге 2000, с.226].
На примере астрономических знаний древних греков Фреге разбирает выражения «утренняя звезда» и «вечерняя звезда» и показывает, как различаются в данном случае смысл и значение. Вместе с тем он подчеркивает, что «от значения и смысла некоторого знака следует отличать связанное с ним представление. Если значением знака является чувственно воспринимаемый предмет, то мое представление этого предмета есть внутренний образ, возникший из воспоминаний о чувственных впечатлениях» [Фреге 2000, с. 227]. Другими словами, знак или означающее, репрезентируя означаемое, в качестве своей смысловой компоненты вместо понятия может иметь также и представление.
Эти колебания смыслового содержания знака в зависимости от жизненного контекста нередко рассматриваются как слабость фрегевского анализа. Однако здесь Фреге намечает путь к анализу механизма раскрытия, скорее, развертывания или обогащения трансцендентального означаемого. И заключается он в том, что поток времени преобразует представления о со-бытии и трансформирует его в культурный код, который, в свою очередь, полагает значению новый смысл.
Хайдеггер размышляет несколько иначе. Вначале он говорит, что память есть собранность мышления в том, что нас хранит, поскольку это оно нами помыслено. Результатом мышления становится суждение. В этом смысле, «судить – значит правильно представлять» [Хайдеггер 2010, c.52]. Таким образом, представление задает тон направлению мышления. Далее Хайдеггер перепрыгивает очередную логическую ступеньку и задается вопросом: «соответствуют ли вообще представления в нас действительности вне нас?», [Хайдеггер 2010, c.53] естественным образом приближаясь к логике Фреге
Путешествие – это тот познавательный метод, который задается хайдеггеровским выражением: «Призывающее мыслить в наше со-мнительное время – это то, что мы еще не мыслим». [Хайдеггер 2010, c.37] Со-мнительное – это то, что дается для размышления. Упущение человека заключается в том, что мы недостаточно обращены к тому, что должно быть помыслено, и потому сущностность со-мнительного не может быть осмыслена. Еще одна причина недоосмысления заключается в том, что «данное для осмысления само отвращается от человека», оно «оттягивается в удаление», скрывая свою трансцендентальную сущность. «То, что от нас оттягивается, тянет же и нас за собой, независимо от того, замечаем ли мы это вообще или не замечаем». Находясь в стоянии «в тяге к…» мы погружаемся в со-стояние постоянного указывания на самооттягивающееся. Другими словами, самооттягивающееся это то, что мы стремимся схватить в мышлении как призывающее нас помыслить и на что мы указываем этим схватыванием. В таком положении человек становится знаком. В результате того, что этот знак больше указывает не на то, что там оттягивается, а на самооттягивание – знак остается без значения. И если исключить из процесса мышления рефлексию о мышлении, то можно приблизиться к основной цели путешествия – поиску трансцендентельного означаемого, которое, в свою очередь, может наделить знак значением и сообщить ему природу трасцендентального означающего.
В философии стоиков, напомним, любой очередной концептуальный персонаж (в нашей логике - путешественник) играет и разыгрывает себя в роли мудрого, двигаясь чередой привязанностей, ландшафтов, ойкумен и воспоминаний только для того, чтобы насладиться процессом: по-детски забывать и помнить. Сегодня это звучит так: «стирать и записывать».
Поскольку вся цель путешествия сводится к охоте за трансцендентальным означающим, нам следует прояснить природу последнего. Согласно феноменологии Гуссерля феномен обладает двумя атрибутами – это «означаемое и означающее, которые имеют трансцендентальную природу». [Гуссерль 2000, с.92] Трансцендентальное означаемое существует за пределами любого опыта, подразумевает то, как вещь существует для себя самой, содержит референт, являющийся гарантом семантических конструкций набора означающих. Трансцендентальное означающее – это то означающее, которое выхватывает феномен из трансцендентального бытия и вскрывает его внутреннюю структуру и логику. Разумным примером в данном случае может стать цитата из Дионисия Ареопагита: «ты сможешь воспарить к сверхъестественному сиянию Божественного Пресветлого Мрака» [Ареопагит Дионисий 2012, с.107]. Означающее «Пресветлый мрак» в мистическом богословии указывает на Бога и является трансцендентальным, который, в свою очередь, самодостаточен, т.е. имеет природу трансцендентального означаемого. Иными словами, трансцендентальное означающее – это означающее, освобожденное от эффектов означаемого. «Пресветлый мрак» = тудой-сюдой = хождение по кругу.
В контексте нашей темы особый интерес приобретают четыре полюса путешествия как объекта феноменологического метода: чувства – представление – память – мышление, на преодоление которых требуются определенные усилия. Это благодаря им, несущим в себе тотальность и неизбежность смысловой деформации восприятия, трансцендентальное означающее всегда ускользает. Исходя из классификации, заданной З.Бауманом в статье «От паломника к туристу» [Бауман 1995, с.133-154], можно попытаться с-ассоциировать полюса путешествия с социальными группами: чувства – фланер; представление (воображение) – турист; память – паломник; мышление – бродяга. Будет еще интереснее, если мы соотнесем это разбиение с лакановским разбиением дискурса и запишем результат образования дискурсивностей следующим образом.
ПРИРОДА ПУТЕШЕСТВИЯ
Типы дискурсов
I II III IV
Чувства Представление Память Мышление -- от Платона до Гегеля
Фланер Турист Паломник Бродяга -- З. Бауман
Аналитический Истерический Господский Университетский -- Ж. Лакан
Приведенная выше классификация требует пояснений.
I тип: Фланер – это праздношатающийся, находящийся под влиянием чувств и эмоций, человек, который не придает никакой серьезности миру и его вещам. К деятельности его побуждает прибавочное наслаждение (фрилансер).
II тип: Турист всегда живет представлением о том, чего еще не видел и не знает. Его мир – мир воображаемой реальности построенной на конструкциях, заданных путеводителем, флайерами с картинками-симулякрами достопримечательностей. Он готов воспринимать увиденное как продукт чьего-то рассказа. Ему не нужны достопримечательности в том виде, как они есть на самом деле. Встреча с ними уже окрашена представлением. Он сам – причина собственной деятельности, восполняющий нехватку воображаемым. Турист – потребитель логики готовых ответов.
III тип: Паломник живет законом и памятью о законе. Его манит господское означающее, его конечная цель – Бог в любом его проявлении. Путешествие паломника полностью Эдипово. Оказывается, люди едут в горячие точки, в места катастроф, энергетические зоны и т.д. в поисках Отца. Иначе говоря, в поисках той фигуры, на которую можно было бы облокотиться, припасть к ней со всеми своими онтологическими неуверенностями, комплексами, неврозами – «за ним, как за каменной стеной». Понятно, что потребность в сильном плече не имеет пола и возраста, требуя все больших затрат на свое удовлетворение.
IV тип: Бродяга идет вслед за мышлением; его жизнь – накопление знаний о мире, о том, как в этом мире выжить. Выжить - во всех мыслимых интерпретациях. Знание – сила, а со-знанием Я – Господин.
И, опять же, исходя из данной классификации, для нас важно построить логику исследования гносеологического путешествия не во времени, а в пространстве. Отделяя время от пространства и от явления, мы, тем самым, позволяем себе представить это самое время в качестве континуально разворачивающейся чистой формы чувственного созерцания, в которой начало совпадает с концом, превращаясь в «кольца Сатурна». Несмотря на подстерегающую нас опасность впасть в осуждение историкоманов и создателей всевозможных форм и структур, мы проводим процедуру запараллеливания времён, существующих последовательно; рассматриваем их в качестве пространств, существующих одновременно. Результатом такой перверсии (прокола) должно стать чистое созерцание нескольких времен одномоментно, которое согласно кантовской логике, лежит в основе всякого понятия.
Представленная таким образом феноменология путешествия превращается в философию становления человечности (духовности, талантов). Где как не в сравнении событий и явлений, анализе образов и в работе мышления происходит становление новых человеческих способностей? В путешествии человек обретает себя, проходя сквозь «проколы» пространств, замыкая их на себя. Принимая на себя функции собирателя пространств в точке прокола, путешествующий человек становится сингулярностью. Он уже есть складка, как минимум двух пределов разных смысловых миров, соединение которых есть новое социальное изобретение. Складка различных смысловых пределов, как сгиб страницы влечет за собой появление техники исторически-конкретного разгибания складки для последующего чтения.
Если взглянуть на мир глазами ребенка, то обнаружится, что весь мир объектов это бессмысленные означаемые, для которых нет означающих в связи с отсутствием их в вожделениях ребенка. Поскольку все объекты мира пусты до тех пор, пока не касаются жизненного пространства ребенка, они не требуют речи, не артикулируются. Следовательно, они подчиняются логике трансцендентального означающего.
Означающее в языке суть векторы смысла, придаваемые всему тому, что по причине своей невыразимой пустоты требуется с позиции той или иной социальной группы. Означаемые – это слова, наивно принятые за объекты существования и присутствия.
Но всегда найдутся другие сообщества, использующие для работы с непредставимым, невыразимом в слове и визуальном образе, непонятном детскому сознанию, иные означающие. Перед нами – основной механизм не-путешественности, разборка которого возможна только на фоне путешествия. Трансцендентальное же означающее присутствует и всегда предшествует любой мысли, поскольку находится очень глубоко, но, к сожалению, принимает разнообразные очертания в наших головах.
Наш феноменологический экскурс размещает сказанное между чувствами и памятью, позволяя ему работать в режиме реновации, обновления старого опыта в новых условиях. Все сказанное в этом контексте предстает как повесть о путешествии в различных мирах, путешествии как перемещении своего тела не только в физическом, но и в духовном (ментальном) пространстве культуры.
Предлагаемая феноменологическая методология нацелена на формировании мышления, которое заключается в том, чтобы «просто принять то, что есть». Путешествие имеет своей целью разоблачение. Как и любая эффективная техника разоблачения (в смысле моментального снятия покровов), наиболее подходящей в этом случае является психодрама, как она интерпретирована Я.Морено, позволяющая использовать ряд методов интенсивного проживания собственных переживаний путешественника. Резкое разоблачение здесь равносильно искренней исповеди. Аффект переходит в эффект, когда исповедь совершается «на пределе» и путешественник освобождается от старых концептуальных персонажей. В акте такой исповеди снимается покров с явлений и вещей этого мира, покров смыслов и интерпретация. То, что там раньше оттягивалось и ускользало от мышления как со-мнительное, поднимается на поверхность, обнажая свою трансцендентальность.
Жизнь и смерть, исповедь и проповедь, власть и бессилие, индивидуальное переживание и «умозаключение каталога» по-своему представлены в любом путешествии. Каждая экспозиция здесь является частью целого – образа, созданного мышлением, воображением и усилиями кого-то иного. Если это забыть, то мир путешественника оказывается совокупностью частей, пакетом подробностей, контекстом деталей, призванных отобразить эпоху и его время. И тогда трансцендентальное означающее предстает под маской классификатора и паноптикона. Так что охота за ним – как предмет философии путешествий – может продолжаться до последних дней путешествующего. И эта охота тем интересней, чем более мы болеем модными ныне болезнями – национально-этнической исключительностью, имперским комплексом, борьбой с «фальсификациями» истории и прочими социальными проблемами. Суть всех этих проблем в ксенофобии и отсутствии здравого смысла. Следствием становится нетерпимость к чужой точке зрения и, самое главное, неуважение к местной (локальной) культуре, как к своей, так и к чужой.